Ей не пришлось бороться за место под солнцем. Создается впечатление, что судьба дала ей все. Умная, красивая, стильная, она могла бы стать великолепным послом, ведь родилась в семье дипломатов, а детство провела в Лондоне. Но вышло по-другому. В 13 лет она случайно попала на съемочную площадку и сыграла свою первую роль в кино. А дальше была главная роль в фильме Сергея Герасимова «У озера», которая сделала ее популярной и за которую двадцатилетняя дебютантка получила свою первую Государственную премию.
Она не разменивалась на непродолжительные романы, знала, что своего суженого узнает с первого взгляда. Так и произошло, и вот уже сорок лет она счастлива в браке с режиссером Владимиром Наумовым. У них настоящая киношная семья. Их дочь, тоже Наташа, пошла по стопам родителей и стала режиссером. Сын Кирилл к своим 11 годам тоже успел попробовать себя в кино. Она избегает шумных приемов и помпезности. Ее главные радости — семья, работа и ожидание новой роли.
О том, как она решила стать актрисой:
Я пришла на студию Горького смотреть фильм «Верность матери», где я [в эпизодической роли] в Стокгольме чуть-чуть проехала. И было мне почти 16 лет. Марк Семенович Донской показывал моим родителям кино. Посмотрели, вышли. А навстречу нам шел Сергей Аполлинариевич Герасимов. Донской любил надо мной подтрунивать, потому что я имела обыкновение краснеть от стеснения и становиться пунцового цвета в горошек. И он сказал: «Вот, девушка в артистки собирается». Я пошла горошком, а Герасимов сказал: «Как жалко, я уже курс набрал в этом году. Но ничего, приходите, посмотрите». Я, вежливая девушка, сказала: «Спасибо, обязательно». Через два дня мне позвонил художник со студии Горького и сказал, что Сергей Аполлинариевич просил найти ту большелобую девочку, пусть она к нему зайдет 1 сентября. И эта большелобая девочка вместо школы поехала во ВГИК. Кино я любила безумно. И я пошла, потому что невозможно было не прийти, когда великий Герасимов говорит: «Пусть зайдет».
О муже, режиссере Владимире Наумове, и трудностях съемок в его фильмах:
Когда мы летели в Белград на неделю советского кино, он в самолете играл со мной в морской бой. А в Москве повел меня на бокс. У него же был разряд по боксу. Он меня привел в «Крылья Советов», посадил, вышли два человека на ринг. Мне двадцать лет, я первый раз была и не могла понять, за что они так сильно бьют друг друга. А он, классик мой, учебники которого по истории кино я учила во ВГИКе, помогал им, сидя в зале. Много было всяких причуд. Но потом были другие вещи. Мы пошли на вечер Беллы Ахмадулиной, на вечер Евтушенко. Он очень творческий человек, он ночами до утра читал мне стихи по телефону. Это было все очень душевно и то, что я люблю. Я за талант все, наверное, отдам.
Когда снимаешься у Володи, ты стоишь у самых истоков. И доля ответственности, знание того, что на площадке не все в порядке, и ты начинаешь рваться на части — это очень тяжело. Ты понимаешь, что не имеешь права плохо играть, уж этим его доканывать совсем нельзя. Это тяжело.
О роли семьи:
Огромную часть своей жизни я прожила с бабушкой. И мне очень не хватало и не хватает тех недожитых рядышком с родителями лет. Недоговоренности, несидение вместе на кухне, нехождение куда-то в парк. Я помню, как папа читал книжки на ночь. Мне всего этого не хватает, я не дожила. Папы очень рано не стало. И были те годы, когда они работали в Швеции долгие пять лет, а я кончала школу. Пять лет — это срок для ребенка. Я очень не хотела, чтобы что-то похожее повторилось. Я не хотела повторить ту детскую судьбу. Когда человек точно знает, что он чего-то не хочет, он будет делать все, чтобы от этого уйти. Если ему комфортно в том мире, который он создал, он будет делать все, чтобы это не потерять. Когда меня спрашивают: «Чего ты хочешь?», я говорю: «Я хочу, чтобы максимально сохранилось то, что у меня есть». Я больше всего боюсь потерять.
Об усыновлении Кирилла и принципах воспитания:
Главным было, что он должен оттуда уйти. Это единственное, что меня волновало. Володя и Наташа полностью были рядом и чувствовали почти так же. Он изменил нас. Это кусочек счастья рядом, который все время искрится, светится, несет только тепло и добро. Он взрослый уже: мои ботинки малы, с меня ростом, девушки рядом, в кино снимается. Он хочет быть режиссером, собирается опять сниматься в кино. Это катастрофа, но сделать я пока ничего не могу и не хочу. Это его путь.
Детям можно все, я их главный адвокат. Они всегда у меня правы. Я такой Макаренко. Я с ними разговариваю. Разговаривала с Наташей, разговариваю с Кириллом. Они знают, где они правы, где нет. Чем больше говоришь, тем больше укладывается. А воспитывать я не умею.
О том, как она остановила самолет:
Был комический случай, когда мы летели с Володей в Онфлер с картиной. Сели в самолет очень рано, часов в шесть-семь утра. Володя был какой-то сонный. Я говорю: «Что, голова у тебя болит?» Он говорит: «Да, голова болит, я таблетку выпил». И я вдруг вспоминаю, что, если человек выпил таблетку, при наборе высоты давление падает… А самолет уже едет. И русская девочка Наташа подходит к кабине пилота и начинает громко стучать кулаком. Сбегаются стюардессы. Я хочу, чтобы самолет вернули к терминалу, хочу выйти из самолета. Они сказали: «Сейчас, сейчас, вы только так не нервничайте». Это просто интуиция. У Володи действительно упало давление, он выпил не ту таблетку, перепутал.
О консерватизме:
Я очень люблю перемены в кино. Разные века, попутешествовать, попереодеваться, погримироваться по пять часов — это ради бога. А в жизни не люблю. Я ужасный консерватор, видимо, раз я за всю жизнь ни разу не решилась сделать себе потрясающую короткую стрижку. Парикмахеры кричат: «Наташа, ну когда, когда?» Правда, челка появилась. Ее же не было всю жизнь! Это произошло в ситуации печальной в моей жизни, когда у меня были беды, потери. Я пришла и сказала: «Хочу серьги, хочу челку — изуродуйте меня, как хотите, только хочу другое». Так что уши я проколола лет шесть назад.
Пальмовое масло и польза для кожи